VLDV (11:42) :

В 13 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень худой прыщавый

червяк с большой головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь

пубертатный период старалась держать меня подальше от родных и знакомых,

на все лето отправляла меня в пионерский лагерь.

Пионерский лагерь состоял из бараков с детьми, домика администрации и

четырех туалетов. Туалеты состояли из кирпичной будки, ямы, закрывающего

эту яму деревянного настила с дырками и говна с хлоркой. Говно с хлоркой

воняли, поэтому туалеты предусмотрительно строили далеко от жилых помещений и

обсаживали их кустами.

Девочки долгое время думали, что я мальчик? В общем, со мной не дружили.

В ту роковую ночь полуночный понос стал моим единственным товарищем. Поносил

весь лагерь: зеленые фрукты, немытые руки повара и всякое дерьмо, которое

жрали пионеры с голодухи делали свое дело. Дырки в тубзике были обгажены

расстроенными желудками четырехсот человек и девочки ходили срать парами:

одна гадит, другая светит фонарем, чтоб первая не вляпалась в продукты

распада предшественниц.

Мне никто не хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высирала солянку

в гордом одиночестве; в тусклом свете фонаря были видны только очертания, и,

сидя над дырой, я смирилась с тем, что уже вляпалась в чье-то скользкое

говно. Неожиданно какая-то тень метнулась прямо на меня, я заорала, резко

дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу и я

вошла в очко как хорошо смазанная гильза.

Фак! Летучая мышь загнала меня по пояс в кучу дерьма, над головой смутно

виднелась очко, если кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое

ухудшится. Надо выбираться!

Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь матом, я дотянулась до очка

руками:

это, блин, было сложно — все твердые опоры были скользкими, как суки!

Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула башку: от свежего

воздуха закружилась голова и я удержалась на завоеванных позициях только волей к

свободе. Подтянулась еще и оперлась на локти: нужно за что-то ухватиться,

чтоб не соскользнуть.

Все вокруг было склизким, зацепиться можно было только за поперечную

деревянную балку в полуметре от меня, я с остервенением пыталась до нее

дотянуться, шипя от напряжения:

Ну! Иди же сюда, Suka! Дай, я до тебя дотянусь!..

Вдруг меня ослепила вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то

стон, и глухой стук — я пересрала и свалилась обратно. Еще полчаса — и я снова

над очком. Так. Тянемся? Есть! Я схватилась за перекладину и вылезла на

бетонный пол еле дыша от счастья.

Отдышавшись, решила переть к реке отмываться. Метрах в пяти от тубзика

валялся директор, рядом с ним валялся разбитый фонарь — сдох что ли? Я

пошла на речку, отмылась как смогла, а потом позвала людей: может и не сдох еще,

спасти можно.

Утром нам сказали, что у директора случился удар, вернулся в лагерь он

только под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и

ему нравилось, когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он меня

особенно любил — ведь именно я тогда позвала к нему людей.

На следующий год мы узнали, что перед смертью директор ненадолго пришел

в себя. Он сказал, что в ту ночь он обходил территорию, случайно услышал

странное пыхтение в туалете и открыл дверь. На него из зловонной дыры лез

адский говняный лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца и шипел:

— Ну-у-у? Иди же сюда-а, suka!!!.. Дай, я до тебя дотянуссссь!..

За лупоглазую обидно, конечно.