:)) Алlа, болеть — в прошлом, впереди выходные! Спасибо Вам за Григорьева, он напомнил мне о Хмельницком — та же история, нет ни в инете, ни в продаже. А зря — не самый примитивный человек писал эти вещи:

ТАЛАЯ ВОДА

В Пруд сбегала Талая Вода, и он подумывал: «Не стать ли Озером?».

В Озеро тоже сбегала Талая Вода, и оно подумало: «Не стать ли Морем?»

Когда Талая Вода сбегала в Море, Море собиралось стать Океаном.

И только Океан, когда в него сбегала Талая Вода, думал о том, что вот — Весна пришла...

Хороших дней :))))

Люська, я в приват дам тебе ссылку относительно меня, где ты сможешь вдоволь побродить и удовлетворить свое любопытство :)).

А пока — сказка. И к черту социум и политкорректность. Но Эзопов язык придется оставить. Итак, начнем с Алекса… :)

Крокодильчик родился на теплом золотистом песке… Рядом куда-то бежала голубая вода, на небе светило веселое африканское солнце, в саду пели птицы.

«Я родился!» — подумал Крокодильчик.

— Я родился! — крикнул Крокодильчик. — Наконец-то я родился!!!

— Я единственный и неповторимый! — еще громче крикнул Крокодильчик.

Он нетерпеливо поползал, представляя, как обрадуются родители. как они будут ахать и охать, хлопая в ладоши, подпрыгивать, отталкиваясь сразу всеми четырьмя лапами...

-Ау!.. — Но никто не откликнулся.

Вдруг Крокодильчик заметил зеленую Гусеницу. Сначала он решил, что перед ним тоже Крокодильчик, но, разглядев повнимательнее...

— Я Гусеница! — представилась Гусеница.

— А я Крокодил!

— Ты не Крокодил, а Крокодильчик, — уточнила Гусеница.

— Hеужели это так важно? — удивился Крокодильчик.

— Очень важно! — ответила Гусеница — например, я пока не Бабочка.

— А ты что, когда вырастешь, станешь Бабочкой?! — еще больше удивился

Крокодильчик.

— Hепременно стану, — ответила Гусеница. И, оглядевшись, шепотом

добавила: — Если меня, конечно, никто не съест.

— А если я тебя съем? — поинтересовался Крокодильчик, — когда вырасту, я

стану

Бабочкой?

— Как тебе не стыдно?! — возмутилась Гусеница.

Крокодильчику стало стыдно. Прошло время… Крокодильчик вырос и стал

большим

взрослым Крокодилом. Он любит смотреть, как порхают Бабочки, надеясь,

наверное,

встретить давнюю знакомую. Крокодилу есть чем похвастаться перед ней — ведь

гусениц он так и не ест! «А были бы родители, — думает иногда Крокодил, -

вос-

питывали бы меня — я бы еще кого-нибудь не ел...»

«Бабочкино воспитание» Виталий Хмельницкий

:))

Люська, извини, не могу рассказывать тебе про чудеса. Не из-за тебя, конечно :). Просто такие разговоры предполагают наличие определенной степени доверчивости, которая крайне не поощряется социумом, и форумным в том числе. Драться там, где можно не драться, мне влом. А твоего мужества и такой привлекательной хлесткости, которая делает этих милых, в общем-то, хищников ручными, у меня нет :)). Посему, останемся на нейтральной территории:).

Но я могу рассказать тебе сказку — не мою, но так похоже про некоторых форумчан :).

Люська!!! :)))) А ну не буянь :))))))))) Так же ж и мандаринкой подавиться можно, от такого философского наезда! А мне нужно силов накопить — для обдуманных поступков. На необдуманные-то я мастак :)))

Да, кстати, ты не заметила (или у меня не получилось акценты расставить), но упор был на «привози». Она ж тяжелая, зараза, эта книжка :). Насчет же приезда я не могу возражать в принципе, т.к. катаюсь к вам при любой мало-мальски оправдательной возможности (а то и без оной — это к вопросу об обдуманных поступках:)). И прекращать эти свои причуды уперто не собираюсь :).

Про солнышек — категорически поддерживаю. И потому — не позволяю себе совершать таких потерь из-за всяких там смешных условностей и правил приличия. Как результат — иногда случаются чудеса :).

Привет.

Ничего страшного. Переживу. В интернете его пока еще нет :) Но и это не страшно.

Что он большой, я знаю. Книжку видела. Там да, 400 страниц дневника, плюс и другие жены:)) Но это другое издание было. Непонятно, зачем такой огромный кирпич издали. :))

Григорьева я знала раньше. Просто книги не попадались. А поскольку набег на книжный был сделан, то уж досконально. Вот и попался. Его совсем не печатали бедного при жизни.

Вот Вам еще стишок, чтоб веселее было болеть:

Смех

Хоть смеялся я тише всех,

Но от смеха под парту съехал.

Потому что беззвучный смех

Самый сильный из всех смехов.

А вот что мне ну очень нравится:

Мишка съел мое варенье.

Все испортил настроенье.

Я синяк ему поставил.

Настроение исправил. ))))))

Дык, кто же это оспаривает. Вот источник бы у подруги узнать бы.

А то меня в школе тоже кровавой гэбней пугали, а на самом деле оказалось совсем иначе.

Скажу по секрету, этих домов Павлова в Сталинграде было аж целых три. Причем все описаны и в нашей и в немецкой литературе.

Легенду эту красивую я слышал про уход в монастырь, но маловероятно, что так было в действительности.

Хорошие книги про войну здесь:

http://militera.lib.ru/

Виктор Николаев

«Живый в помощи. Записки „афганца“

М.: Софт Издат, 2001

ISBN 5-93876-001-1

Книга русского офицера-вертолётчика, прошедшего Афганистан, Сумгаит, Спитак, Тбилиси. Книга русского солдата, прошедщего земной ад и нашедщего Веру. Написанная правдиво. Написанная не в стиле жевания соплей и обсирания СА. Написанная чётко, грамотно, толково.

Для прочтения рекомендуется архи-яростно!

А я купила книжку Олега Григорьева «Стихи для детей». И ничего другого больше не хочу читать. Надоело.

Вот, лучше это:

Сидоров хотел выпить молоко.

Перевернул бутылку

Над кружкой оловянной,

Но в кружку молоко не текло,

А крепко стояло там,

Как брус деревянный.

В чем дело? –

Спросил Сидоров в окно

У метущей двор тети Глаши.

Видно, для молока время

Истекло

И настало время

Для простокваши.

Или это:

Дети, кто знает, что обозначает

вот этот шар, посаженный на кол?

— Это чучело земли.

— Тебе кол.

— Нет, это не чучело,

а такая земляная голова.

— Тебе два.

— Нет, это настоящая земля,

Но картонная только.

— Тебе тройка.

— Я знаю, синее — это вода,

А коричневое — это земная корка.

— Четверка.

— Это модель Земли,

только уменьшенная в сто раз.

Если посмотреть в микроскоп,

Можно увидеть себя

И весь наш класс.

Это круглая карта,

Внутри пустая,

Ее можно пальцем вращать.

— Пять.

Алla:

У меня нет под рукой книги и не могу точно вспомнить рассказ одного журналиста, который мне попался, когда, узнав Булгакова, начала, по обыкновению, штудировать все, что можно было найти про него.

Ну так, приблизительно:

он был их соседом по дому, вернее по балкону, и часто встречался на балконе с М.А,, поскольку оба курили. Не помню, каким он видел Булгакова, но запомнилось, как когда он его спрашивал: — Что сейчас пишите, Михаил Афанасьевич? Тот всегда отвечал: — Так… вещичку.

И когда этот журналист через много-много лет читал «Мастера и Маргариту», он всегда вспоминал это «так… вещичку».

Появилась возможность посмотреть упомянутый рассказ и хочу вместо своего тусклого воспоминания о нем, дать живые отрывки, на мой взгляд очень яркие и достойные:

И все же свершилось чудо. В моей долгой жизни было всего два-три чуда, так вот свершилось одно из них. Кто-то выпал из списка, и я получил квартиру: пятый этаж, ванная, совмещенная с туалетом, паркет, газ и балкон с видом на двор, сараи и чердаки. Потаскав по лестницам мебель, переехав и отдышавшись, мы обнаружили, что этот балкон увязан не только с нашей квартирой. Оказалось, что была еще одна дверь, из другой, соседней квартиры, выходившая на этот же балкон. И за этой дверью, среди мебели из красного дерева и синих обоев, жил с семьей Михаил Афанасьевич Булгаков.

Он был в беде, на мели. Работал в Художественном театре. Не то литератор, не то режиссер. Среди великих Олимпа тридцатых годов, которых на все лады возносила критика, он был почти неизвестен. И как-то исподволь, но фундаментально кристаллизовалось мнение, что он сошел...

… Долгое время я жил бок о бок с крупнейшим писателем, но не замечал этого. Встречаясь с Булгаковым на нашем общем балконе и глядя на крыши сараев со скудной листвой в перспективе, мы обсуждали с ним новости, сплетни, пользу пеших прогулок, лекарств от почек, разводы, измены и свадьбы. И только однажды я спросил его о том, что он пишет. Всего один раз.

Я всегда удивлялся мемуаристам, которые встретившись с большими людьми в беде, сразу же примечали их гениальность. Я этого не увидел. Может быть потому, что был слишком мелок и мал...

… Прошли годы, дом в Нащокинском повял, одни ушли в мир иной, другие ушли в дома покрасивей, фасад потускнел и словно обвис, как в старости повисают усы. Другие волны, другое время… Вышел в свет роман «Мастер и Маргарита». Я прочитал его.

И изумился этой работе. Я поразился громаде раздумий, ярости чувств, простору пера, раздолью фантазий, грозной меткости слова. Причудливости прекрасного и ничтожного.

Но больше всего я изумился тому, что в то время, как этот человек писал свою «Маргариту», я жил с ним рядом, за стенкой, считал его неудачником, не получившимся и, встречаясь с ним на балконе, говорил о том, что кого-то из братьев писателей обругали, а кто-то достиг похвал, и о том, что Союз писателей мог бы работать лучше, и о погоде, и даже внушал ему, как надо нынче писать.

О, эта вздорность утоптанных поучений, эти звезды и прах писательской судьбы!

И с этим человеком я говорил о свадьбах и о погоде!

Я прочитал его роман и прочитал его еще раз, опешив от этой бури неясных и ясных событий, кричащих о спасительности любви, рассказывающих о мнимой и подлинной власти, взывающих к самому сатане, чтобы он сразил подлость; о неизбежном возмездии злу, о людях гордых и людях распятых, о сердце, увязшем в высоком и низком; о силе и страхе.

Я читал эту странную прозу, сраженный тем, что жил рядом с этим, слышал обеды, ужины, домашний ход событий, но не слышал главного и неслышного.

И я вспомнил тот единственный раз, близко к его кончине, когда наряду с разговором о свадьбах, писателях, уличенных или, наоборот, отмеченных, я спросил Булгакова и о том, что он пишет сейчас.

Пишу кое-что, — сказал он, устремив взор с балкона к сараям. – Так, вещицу.

Е. Габрилович «Вещичка».